Александр Скобов: О склонности искать возможность договориться по понятиям с бандитской властью
Слушаю Юлию Латынину на Эхе и дывлюся. Посетившим Фургала членам столичной ОНК запретили говорить ему про протесты в Хабаровсе. Запретили совершенно незаконно. Любой находящийся под стражей имеет право на доступ к открытой информации о событиях в стране и мире. Например, имеет право получать любые газеты, легально распространяемые на территории РФ. Совершенно очевидно, что лишение Фургала доступа к этой информации есть способ оказания на него психологического давления следствием. Прямая обязанность членов ОНК – защищать подследственного от такого давления и препятствовать ему.
И что бы было, если бы члены ОНК выполнили бы свою прямую обязанность и этот незаконный запрет нарушили? Их бы из тюрьмы выгнали? Еще и нагрубили бы, быть может? Какой ужас! Ах да, их же могут вообще больше не пустить, и тогда они не смогут защитить еще какого-нибудь несчастного. Но почему они уверены, что кроме них, после них не найдется никого, кто защитит другого несчастного? И с чего они взяли, что они смогут защитить другого несчастного, если они не смогли защитить этого? Так же и другого не смогут защитить.
Ах, ну да. С них же, наверное, заранее взяли обещание. Иначе не пустили бы. А они как порядочные люди не могли нарушить свое слово. И дальше Юлия Латынина грудью встает на защиту Медузы от Навального, напомнившего, как она призвала не ходить на митинг после освобождения Голунова. Они же договорились про Голунова через «либеральную башню Кремля»! И как они могли нарушить договоренность, не подставив эту самую башню Кремля?
И вот тут мы упираемся в одну системообразующую особенность значительной части нашей более или менее прогрессивной общественности: в ее склонность искать любую возможность договориться по понятиям с путинской бандитской властью. Обычно это объясняют конформизмом, оппортунизмом, трусостью, продажностью и прочими понятными человеческими чертами. Но как мне кажется, я нашел еще один момент. Момент недопонимания.
Дело в том, что конкретные пацаны договариваются по понятиям только друг с другом. С овцой конкретный пацан не договаривается. Он делает ей предложение, от которого невозможно отказаться. И сам себя конкретный пацан не считает связанным какими-то обязательствами. Овца – она и есть овца.
При этом сама овца может вообразить, что с ней именно договариваются. Как с конкретным пацаном. Так это же круто! И как можно обидеть отказом другую высокую договаривающуюся сторону! Такой вот синдром овцы, мечтающей побыть немного конкретным пацаном. Овца, неспособная сказать «нет», вызывает жалость. Овца, мечтающая побыть конкретным пацаном, отвратительна.
