Кто же смотрит на десятилетия вперед?

Книга экономиста и социолога Владислава Иноземцева «Несовременная страна. Россия в мире XXI века» вошла в шорт–лист премии «Просветитель», результаты которой объявят 15 ноября.

«Деловой Петербург» поговорил с Иноземцевым о том, в чем же выражается эта несовременность, так ли страшны санкции и почему петербургские выборы будут главным политическим событием 2019 года.

Если Россия — страна несовременная, то к какому времени она относится?

— Прежде всего имею в виду тот факт, что большинство трендов, которые наблюдаются в развитии страны, обращены в прошлое, а не в будущее. Мир осваивает производство высокотехнологической продукции, причем на этом рынке конкурируют Китай, Вьетнам и в прошлом менее развитые страны. Мы в это время деиндустриализируемся и экспортируем только сырье. В успешных странах отлаживается правовое государство и развивается самоуправление — мы строим вертикаль власти. Мир интегрируется, исчезают границы — Россия защищает свой суверенитет и занимается импортозамещением. Вместо того чтобы улучшать образование и здравоохранение, мы, похоже, готовы только больше молиться и возить по городам «святые мощи». Глубина пропасти между Россией и миром больше, чем она была, например, в начале перестройки, хотя, глядя на витрины магазинов, может показаться иное. Хочу подчеркнуть, что не называю нашу страну «ненормальной», как это делают западные авторы. В мире нет и не может быть единой нормы. Зато направление движения любого общества, мне кажется, можно оценить достаточно легко.

Может быть, в прошлое тянет потому, что там Россия — империя?

— У России есть две особенности, отличающие ее от европейских империй. Во–первых, последние создавались, когда их метрополии — Британия, Франция, Испания — стали национальными государствами, обрели собственную идентичность. Московия начала свою экспансию менее чем через сто лет после того, как перестала быть зависимой от Орды. Россия сразу создавалась как империя — и у нее нет той идентичности, к которой можно «вернуться», если твоя империя распадается. Во–вторых, Москва в период становления российской государственности — с XI по XV век — была не более чем окраиной. Сначала Киевской Руси, потом монгольских владений. Эта окраинность отразилась в стремлении объединить вокруг себя как можно больше территорий, перестать быть провинцией. Поэтому Россия — не просто империя, а империя, стремящаяся расширяться, страна, в которой территории важнее людей. Это наша проблема, если не сказать резче: трагедия.

Как вы считаете, каковы будут последствия политики Трампа для США?

— Экономика США находится в прекрасном состоянии, темпы роста превышают 4%, фондовый индекс вырос за последние 2 года более чем на 44% (подчеркнем эту цифру), доллар продолжает укрепляться. Да, избрание президентом Трампа разделило общество, но в Америке достаточно инструментов для того, чтобы народ проявил свою волю (уже 6 ноября состоятся выборы в конгресс, и мы посмотрим на новую политическую конфигурацию). Что касается внешней политики нынешней администрации Белого дома, то я вполне понимаю ее логику, которая в чем–то похожа на логику Москвы в отношении Минска. В 1990–е, когда Вашингтон был заинтересован в закреплении своего статуса глобального гегемона, Америка готова была защищать союзников за свой счет и утверждать повестку глобализации даже ценой масштабных уступок в торговле.

В случае, например, с Китаем пошлины на импорт китайских автомобилей в США были установлены в 2,5%, а американских в Китай — в… 25%. В 2002–м это было оправданно: китайская автомобильная промышленность делала в то время первые шаги, а сами тарифы были рассчитаны на 10 лет. Но время изменилось, а тарифы — нет. Сейчас Трамп просто хочет «привести в порядок» торговлю с партнерами. Но Китай и Европа обижаются. Уверен, что все эти проблемы будут быстро решены: достаточно вспомнить, что NAFTA уже заменена на USMCA, и европейцы и китайцы также пойдут на новые договоренности с Америкой.

В диапазоне 25–50 лет каким вы видите расклад сил в диалоге США и Китая? Кто по итогам будет старшим, а кто — младшим партнером?

— Наверное, самый важный вопрос современной мировой политики. Прежде всего не назвал бы отношения этих стран «диалогом»: Пекин строит свои особые государство и экономику, не стремясь ориентироваться на западные стандарты. Договариваться с ним сложно. Китайские власти, похоже, взяли курс на обеспечение военного и стратегического паритета с США на Тихом океане. А если нет диалога, то нет и партнеров — ни старшего, ни младшего.

Проблема отношений Китая и США усугубляется мощной военно–политической составляющей. Пекин открыто обвиняет Америку в империализме, а председатель КНР Си Цзиньпин, выступая в 2017–м в Давосе, прямо говорил, что Китай может выступить лидером глобализации, если США предпочтут «трамповский» изоляционизм. Америка будет делать все, чтобы не допустить усиления Китая и его превращения в реального глобального лидера. Скорее всего, это ей удастся, так как у Китая почти нет союзников (в регионе к нему с большой опаской относятся Япония и Индия), а США совместно с Европой в среднесрочной перспективе остаются самым мощным альянсом на планете.

Кроме того, стоит признать, что Китай сегодня вступает в довольно волатильный период. Крупные компании чрезвычайно закредитованы, рынок недвижимости перегрет, полностью избавиться от зависимости от экспорта не удалось, старение населения ускоряется. Китай достиг довольно высоких доходов городского населения в условиях несовершенной правовой системы и отсутствия демократических практик, что чревато в будущем политической дестабилизацией. Так что присоединяться к массе умиляющихся успехами КНР экспертов, которые предсказывают Китаю скорую «победу» над Соединенными Штатами, не стал бы.

Вернемся к российским проблемам. Удастся ли довести до конца проекты «Северного потока — 2», «Южного потока»?

— Вспомнился урок в советской школе, на котором нам, ученикам пятого класса, рассказывали о том, насколько запуск автозавода КамАЗ приближает страну к коммунизму. Такое же, если даже не более отдаленное, отношение, имеет строительство «Северного потока — 2» к решению наших проблем. Тот газ, который сейчас поставляется в Европу через Украину, пойдет по дну Балтики. Что изменится? Только размер офшорных счетов операторов строительства и некоторых чиновников.

Нет ли у вас впечатления, что пресловутые санкции Запад вводил бессистемно и не смог достичь с их помощью фактически никаких политических целей?

— Они действительно не дали того результата, которого одни опасались и на который другие рассчитывали. Во–первых, российская экономика довольно прочная, как бы кому ни хотелось считать иначе. Но, что более важно, она организована таким образом, который обеспечил дополнительную устойчивость к санкциям. Российский экспорт в основном сырьевой, правительство получает значительную часть доходов (экспортные пошлины прежде всего, это не менее 15% поступлений в федеральный бюджет), по сути, в валюте (ставки пошлин привязаны к долларовой цене на нефть). Соответственно, санкции «роняют» рубль и тем самым повышают рублевый эквивалент поступлений в казну (по итогам этого года из–за дорогой нефти и дешевого рубля бюджет продемонстрирует самый большой профицит за всю новейшую российскую историю). Поэтому Кремль может не паниковать: при невысоком экономическом росте, когда инфляция маловероятна из–за ограниченности спроса, курс сбалансирует практически любой санкционный эффект. Стратегически, конечно, санкции опасны: обостряется проблема технологического отставания, осложняется разведка и добыча на сложных нефтяных и газовых месторождениях. Но кто у нас смотрит на десятки лет вперед?

Во–вторых, санкции были и остаются ограниченными. В 2014–м, когда их ввели, Запад стремился показать, что не бездействует в ответ на аннексию Россией Крыма и развязывание войны на востоке Украины. Но никто не хотел ввязываться в масштабное противостояние с Москвой из–за Киева, и ничего, подобного, например, эмбарго на покупку российской нефти, даже не рассматривалось. Затем к санкциям привыкли и стали считать их, по сути, инструментом любого ответа на дестабилизирующие западные страны действия Кремля. Однако и сейчас Запад не готов перейти красную черту и ввести такие ограничительные меры, которые вызвали бы в нашей стране социальный взрыв. Санкции превратились из средства давления на Россию в инструмент политической борьбы, которая ведется внутри западных стран.

Региональные выборы 2018–го всех удивили — и власть, и оппозицию. А вас?

— Главная проблема, на мой взгляд, заключена в качестве госуправления, которое резко снизилось благодаря двум десятилетиям отрицательного отбора, когда вверх шли самые тупые чиновники и самые шустрые охранники. Ну и еще близкие родственники сделавших карьеру бюрократов. Некомпетентность заставляет их считать себя временщиками, что подстегивает коррупцию и погоню за роскошью. Люди — особенно на региональном уровне — видят это. Усугубляется все тем, что созданы механизмы для ухода чиновников от ответственности — в том числе через ограничение конкуренции на выборах.

Отсюда и отторжение власти, и голосование за любого кандидата против нынешнего губернатора. Есть, правда, еще один фактор, касающийся прежде всего Сибири и Дальнего Востока: там народ видит расширяющуюся пропасть между Россией и Китаем и особенно сильно не доверяет власти, которая не способна развивать свою страну — в отличие от соседей. Да, таких результатов я действительно не ожидал. Но, думаю, они обусловлены прежде всего относительно честным подсчетом голосов, который нынче стал «модным». Пару лет назад подобные события, думаю, были невозможны.

Чего теперь ждать от выборов–2019?

— За 2017–2018 годы Владимир Путин отправил в отставку уже почти 40 губернаторов: за треть его президентского срока сменили почти половину глав регионов. Если осенью следующего года граждане изберут «не тех», у Кремля всегда есть возможность уволить их «в связи с утратой доверия» (не народного, понятное дело, а президентского). Поэтому не считаю, что страна стоит на пороге новой «демократизации».

Кремль будет идти на любые ухищрения, чтобы сохранять в своих руках все рычаги управления. С 2000–го в законы, регулирующие только лишь выборы депутатов Госдумы и членов Совфеда, внесено более 100 поправок и изменений. А где сто, там и двести.

Выборы в Петербурге будут, почти уверен, главным политическим событием в России в 2019–м — и Москва попытается провести их корректно. Сомневаюсь, что, например, Александр Беглов может быть избран при допущении серьезных конкурентов.

Поэтому мой прогноз: ставка центра будет на условного Игоря Артемьева — одного из «системных» кандидатов, который будет пользоваться бoльшими симпатиями, чем действующий и.о.

С точки зрения обывателя, такого благоденствия, как сейчас, страна не переживала, похоже, никогда в своей истории. Почему же тогда власть за это благоденствие бранят?

— Благоденствие достигнуто, как я понимаю, тремя факторами: высокими ценами на нефть, резким сокращением инвестиций (выделявшиеся на это деньги сейчас проедаются) и существенным удешевлением массовых промышленных товаров, которые импортируются в Россию.

Как ни крути, нынешнее богатство сложно назвать заработанным, и в этом я вижу самую большую нашу проблему. Что же касается недовольства, мне не кажется, что население предъявляет власти серьезный экономический счет.

Напротив, если посмотреть на историю почти всех постсоветских стран, экономическая ситуация никогда не приводила к протестам (даже оба киевских майдана случились на пике хозяйственного роста).

И сейчас население вряд ли выйдет на улицы из–за финансовых проблем. Скорее его возбудят нарушения на выборах или произвол силовиков. Бранят же власть (но не более) скорее за обманутые надежды (в 2000–е годы народ полагал, что рост благосостояния будет вечным) и неумелое оправдание своей политики (демагогией с отсылкой к 1990–м).